Полдня на Марсе

— А сразу нельзя?

— Нет, сразу нельзя. Запаситесь терпением, процедура оформления вида на жительство займёт не меньше трёх месяцев. Пока диппочта уйдёт в Брюссель, пока то да сё, — Генеральный консул Бельгии в Москве развёл руками. — ВНЖ быстрее не делается.

Король бельгийцев Альберт Второй строго смотрел на меня с портрета над головой консула, словно подтверждая слова своего сановника. Королева Паола на соседнем портрете тоже была строга и непреклонна.

— В общем, у вас три месяца свободного времени, — подытожил консул. — Насладитесь Россией перед отъездом.

Прекрасный совет. Наслаждение продолжается! Но эти три месяца надо что-то есть, каждый день из этих трёх месяцев. Нужно как-то срубить деньжат — быстро и без обязательств. Мне же только три месяца перекантоваться.

Я вернулся из посольства домой и развернул газету. Хрестоматийное “разгружать вагоны”? Таких объявлений не было. Вариант устроиться грузчиком в ближайший овощной не вариант — там конкурс, как в театральный вуз, да и конкуренты в рыло двинут. За “Гербалайф” в рыло тоже двинут, но уже клиенты, а рыло у меня всё-таки одно, хотелось бы поберечь.

Мои раздумья прервал звонок в дверь. Кого там ещё чёрт принёс?

О! На пороге стоял мой институтский товарищ Матвей Коновалов*.

— Не ожидал? Ха-ха, здорóво! Вот кассеты тебе твои завёз, мне всё равно мимо ехать, — радостно воскликнул Матвей, протягивая мне мои старые видеокассеты, — чтобы ты не думал, что дядя Мотя их заиграл.

Дядя Мотя выглядел очень богато, просто ослепительно: цветастая рубашка кислотных цветов, плетёные туфли с острыми носами, широченные слаксы, тёмные очки (почти ровные) и туго набитая борсетка. Деньгами, наверное, набитая, чем же ещё. Наверное, даже долларами. Ещё пару месяцев назад мы с Матвеем сидели на институтской скамье, и он был самым обыкновенным студентом, а тут вдруг такой ослепительный блеск успешного человека.

— Это про тебя Пушкин писал: “Как дэнди лондонский одет”? — спросил я.

— Знай наших! — гордо ответил Матвей. — Я теперь вэн-агент.

— Кто-агент? — я знал похоронного агента и Агента “007”, а такого не знал.

— Van, ну фургон по-английски. Короче, я в дистрибьютерской конторе “Марса” работаю, езжу на вэне и втюхиваю народу шоколадки.

— Автолавка что ли?

— Э, деревня, какая автолавка? Не, у нас целая наука. Не тот менеджмент, которому нас в институте учили, а настоящий, американский. Сам “Марс” не торгует, а Москва поделена на пять секторов, в каждом секторе своя российская фирма-дистрибьютер. Я вот работаю в подмарсовской фирме “Зевс-Трейдинг”, обслуживаем один из пяти секторов. Утром загружаешь свой вэн шоколадками и дуешь втюхивать по точкам: ларьки-палатки, базар-вокзалы, кабаки да аптеки.

— Аптеки-то зачем? “Милки Вэй” к ранам прикладывать?

— Политика фирмы, — не заметил сарказма Матвей. — Все должны продавать нашу продукцию, вообще все — и аптеки, и почта, и поликлиники, и суды. У меня вон в психоневрологическом диспансере знаешь, как покупают?

— Им-то зачем?

— Не знаю. Какая разница? Продал и дальше поехал. В конце каждого дня агентский бонус начисляют, мой процент с моих продаж. Оклад ещё имеется, трудовая. Некондиционными батончиками и просроченным рисом премируют. Я за два месяца вообще хорошо поднялся, упаковался, отъелся.

— Да уж вижу…

Бонус каждый день, быстрые деньги, ещё и просрочка в подарок — это же то, что мне надо!

— Вам там на Марсе подмастерье не нужен? Или, может, тебе — оруженосец или паж? Ну или грузчик хотя бы. Мне бы три месяца перекантоваться, пока ВНЖ оформляют.

— Спрошу в конторе. Вечером позвоню. Всё, побежал.

— Выпей хотя бы “Зуко”. Не дай себе засохнуть.

— Не пей ты эту гадость. На тебе настоящий продукт, — Матвей вынул из заднего кармана штанов и протянул мне неаппетитный, тёплый  (теперь уж точно некондиционный) батончик “Марса” в форме полумесяца. — “У меня всегда с собой “Марс”.

Я брезгливо взял подарок и сдержанно поблагодарил.

Вечером меня ждала хорошая новость — Матвей сообщил, что им нужен не грузчик, а настоящий полноценный равноапостольный вэн-агент! Меня ждут завтра на собеседование.

— Отрекомендовал тебя как чувака, который взорвёт этот рынок, — радостно сказал Матвей. — Про три месяца не сказал, конечно. Но ведь кто знает, может, тебе на Марсе понравится, Россию-матушку полюбишь, втянешься, так ты и в Бельгию не поедешь? На фига тебе этот бельгийский университет?

Я тактично промолчал.

— Мэтт, а вэн-то хоть приличный?

— “Мерседес Фантасти́к”, — гордо ответил Матвей.

— Не знаю такого.

— Новая модель. Хотели заказать партию американских траков, раскрашенных в цвета шоколадных батончиков, но пока с таможней не договорились. Там беспредел, сам понимаешь.

Первый блин

Наутро я разыскал единственный, распечатанный на ещё институтском принтере экземпляр резюме на французском языке (другого резюме не было), надел деловой костюм со строгим галстуком и двинул.

Фирма “Зевс-Трейдинг” располагалась в промзоне в миллионе часов ходьбы от метро “Рабочая” — никогда не подумаешь, что в Москве могут быть такие глухие места. Но идти, огибая лужи, было не скучно — всю дорогу меня с воем и скулежом сопровождала свора бродячих собак с гноящимися глазами.

Во дворе орудовал дядя Мотя, занимался машиной:

— Здоров, соискатель!

— Хай, Мэтт. А это твой, хм-м-м, “Мерседес Фантасти́к”, как я понимаю? Ты смотри, гады — дизайн прямо с “буханки” слизали!

— Да ладно, чё ты. УАЗ-Четыре-Пять-Два ничем не хуже мировых аналогов. Вот она буханочка, кормилица моя, — Матвей похлопал фургон по заляпанной грязью фаре.

— Она ездит?

— Помоги-ка лучше, — Матвей нырнул головой туда, где педали, — на-ка вот, резиночку подержи.

Педаль сцепления плохо возвращалась, и Матвей сооружал противовес при помощи резинки от трусов, которой у него зачем-то был целый моток.

— Ну всё, как новая, — обрадовался Матвей. — Давай, иди, тебя ждут. Аркадий. Третий кабинет.

Аркадий строго осмотрел меня, внимательно изучил моё резюме (видимо, французский знает), долго смотрел в окно и наконец повернулся ко мне:

— Давай сразу начистоту. Ты чё ваще?

— В смысле?

— Кто тебя подослал?

— Никто не подослал, я сам пришёл. Матвей вам обо мне говорил.

— Матвей сказал, что нормальный пацан придёт. А ты кто такой? Вырядился, резюме какое-то.

— Ну так собеседование же, нет?

— Чё ты мне тут гонишь! За фраера держишь? — взорвался Аркадий. — Думаешь, я не понимаю, что ты на моё место метишь? Завалить меня хочешь?

— Да господь с вами, Аркадий! Где вы, а где я. Мне б вэн-агентом! Мечтаю за баранку поскорее сесть рядом с Матвеем и другими официальными лицами.

— Ха-ха-ха! — по-мефистофельски захохотал потенциальный, как поначалу казалось, работодатель. — Порожняк-то мне не гони. Так, всё, расчёт окончен.

Ну окончен, так окончен.

— Да, не фартануло, — сказал мне Матвей во дворе, — но ты тоже хорош: костюм, резюме на французском, культурная речь. Обалдел? Я бы тебя тоже прогнал. Разуй глаза, братишка, вернись на грешную землю. Тут тебе не Бельгия. Тут нужен свой в доску пацан — неброская одежда, взгляд исподлобья, крепкое словцо. Короче, будь как все. Ладно, прорвёмся. Завтра в ДК “Передовик” будет набор свежего мяса — новеньких с улицы. Приходи. Только без резюме и без глупостей.

Крепкое словцо, говоришь. Ладно, попробуем.

Децимация

ДК “Передовик” кишел жаждущими сладкой жизни — в прямом и переносном смысле. В зале витали нервозность и надежда.

— Говорят, по тыще бакинских в месяц вэн-агентам набегает, — мечтательно сказал какой-то соискатель.

— Не гони, — сразу оборвали его. — Таких зарплат не бывает в принципе, даже у Ельцина.

Наконец, на сцену вышел долгожданный конферансье — представитель какой-то неназванной околомарсовской структуры. Он сурово и пристально, как Воланд в театре, оглядел мгновенно притихший зал.

— Короче, у кого судимость — без шансов, сразу на выход, — вместо здрасте сказал шоколадный конферансье.

Зал покинула примерно четверть конкурентов. Настроение оставшихся заметно улучшилось.

— А детская комната милиции считается? — хохотнул кто-то.

Конферансье строго посмотрел на остряка:

— Теперь считается. На выход!

— Но я не состоял! Я чисто спросил! Чисто поржать.

— За дверью поржёшь.

— Я не судимый! И приводов не было! Я законопослушный!

— На выход!!

Законопослушный матерясь вышел. Всем остальным стало ясно, что лучше молчать.

— Административка — смотря какая, — снова заговорил конферансье. — В принципе, это, конечно, хреново, но если по молодости мальца накосячили, типа, там, ужрались в общественном месте, то можем и простить. Так, теперь: у кого нет московской прописки — на выход. Без шансов ваще. Подмосковная тоже не прокатит.

Ещё примерно половина зала, ни слова не говоря, покорно покинула зал.

— Водительские права? Если нет категории “В” — на выход.

Снова часть соискателей, собиравшихся ездить по Москве без прав, ушла.

— А ты что здесь делаешь? — обратился конферансье к единственной в зале девушке. — Работа жёсткая, мужская. Баб не берём.

— Я не работать, я со своим молодым человеком пришла.

— Это что тебе, цирк что ли? Это отбор в компанию, сотрудничающую с самим “Марсом”, то есть практически в американскую компанию! А тут ты в платье! С цветочками. За дверью его подождёшь! Ну-ка, ну-ка, секундочку, погоди-ка, это который с тобой?

— Всё, ухожу, ухожу, — сказала девушка выходя и так и не выдала личность своего спутника, чтобы не привлекать к нему внимание рекрутера-самодура.

Оставшиеся заметно обрадовались, что они “не бабы”. Теперь-то уж конец придиркам? Но после top-down фильтрация неожиданно пошла по принципу bottom-up:

— Вот ты и ты — на выход.

— А почему сразу я? — возмутился несчастный с не устроившей рекрутера физиономией.

— На выход.

— Но я не судим! И прописка есть! Бибиревская! По праву рождения! Вот, начальник, паспорт посмо…

— С вещами на выход. Я сказал, — по-жегловски отрезал конферансье.

Остальные вжали голову в плечи и как-то пытаясь исчезнуть, спрятаться за спину впереди стоящих, пока рекрутер продолжал сканировать зал.

— Вам крупно повезло, парни, — вдруг оттаял он. — У вас сегодня появился очень маленький шанс попасть в одну из пяти фирм, которая сотрудничает с лучшей в мире корпорацией — “Марс”. Это не только лучшие в мире шоколадные батончики, а ещё кормá, cоусá и рисá. Мы рвём конкурентов: “Кэдбери” и прочих лохов! И сегодня не простой день, а важнейший день в вашей жизни, потому что именно сегодня каждый из вас узнает, кто он — дерьмо или нет.

Интересная постановка вопроса… Уже ради одного этого теста стоило прийти сюда.

— Отбор будет проходить в два этапа. Сначала разговор со мной. Те немногие, кто его пройдут, встают к стене за моей спиной. Не прошедшие — на выход. А теперь — быстро! — выстроились все в колонну по одному. И по очереди бегом поднимаетесь ко мне на сцену. В руке паспорт, открытый на странице с пропиской. Первый пошёл!

Своеобразный рекрутмент… Нечто среднее между уроком физкультуры, вoeнкомaтoм и прогоном по этапу.

Конферансье сел за стол вполоборота к залу. Картина напоминала Страшный суд, точнее — чистилище. Грешники полубегом поднимались по ступенькам к “апостолу Петру”, и тот решал, кому дальше на Суд, а кому быть сразу низвергнутым в ад вниз по лестнице со сцены.

Возносившихся было мало, почти все низвергались. По мере приближения к сцене до меня доносились реплики конферансье-апостола, и я пытался поймать волну, на которой с ним говорить. Он ничего не записывал, список не вёл, только проверял паспорт — это хорошо. Через час дошла очередь и до меня.

Рекрутер пристально посмотрел на меня:

— Чеченец? — первый вопрос оказался неожиданным, хотя уже и не впервые в жизни услышанным.

— Нет.

— Почему хочешь работать на “Марс”? — апостол взял в руки мой паспорт. — Чисто бабки нужны или ещё чё?

— Ну бабосики-то, натурально, — я мерзко хмыкнул. — Прикинуться нормально, типа, кожан новый надыбать, а то этот пообтерхался. Приподнять бабла, и тогда, глядишь, и тачилу взять. Но главное, я так ваще, чё, вырасти хочу, в люди, типа, выйти.

Я поиграл желваками, словно ища, куда бы сплюнуть сквозь зубы.

— Образование какое?

— Восемь классов, — про университет благоразумнее было умолчать. Это разрушило бы весь пацанский образ.

— После школы чем занимался?

— Да так, тудым-сюдым по мелочи. На кореша батю работал. Потом качалку с пацанами держали, потом шиномонтажку. Почелночил, на рынке поторговал.

— Рынок — это уже тема. Вижу, что с людьми умеешь разговаривать, не упырь. Чё из бизнесóв ушёл?

— Кореш заблатовал, а это не по мне — на хрена мне эти разборы? Не, ну в натуре? — я посмотрел на него исподлобья, как учил Матвей. — Разбежались, кароч. Да и не бизнесá это были, а фуфло. Хочу, типа, настоящего дела.

— Хм-м-м, Орехово… — апостол скептически полистал мой паспорт. — У тебя самого сидит кто?

— Всё ровно.

— Бухаешь?

— Ну, как водится: под футбол, когда наши играют, по праздникам там, на светлую Пасху, на Прощёное воскресенье, на Седьмое ноября и в выходные с пацанами, — я снова мерзко осклабился и задумался, когда пил в последний раз, год или два тому назад.

Футбол я не смотрел никогда, ни секунды, не знаю ни команд, ни правил игры. О православии мне почти ничего не известно. И смысла слова “наши” я тоже никогда не понимал. Но зачем интервьюеру правда? Продолжаем!

— Собеседовался уже в марсовских компаниях? — он всё ещё листал мой паспорт.

— Не, ща впервой, — честно ответил я и не соврал: тот неудачный заход на “Рабочей” был чем угодно, только не собеседованием. — В натуре, начальник.

— Какие ваще проблемы у тя по жизни? Долги там или другие напряги?

— Ну, типа, есть один напряг…

— ???

— Я английского совсем не знаю. Даже буквы ихние с нашими путаю.

— Не парься, — благосклонно ответил шоколадный апостол, — таким, как ты английский никогда не пригодится. В[****]калывать готов?

— Базара ноль.

— Ладно, иди вставай к стенке.

Неужели сработало? Спасибо, Матвей, за правильную установку! Сохраняя конкретный пацанский вид, я вразвалку, как бы нехотя, подошёл к стене и, широко расставив ноги, стал рядом к немногими, прошедшими чистилище. Теперь биться придётся с ними.

Когда последний несчастный вышел за дверь, апостол скомандовал стоящим: “Все за мной”. Мы поднялись на второй этаж, где был кабинет, в котором должен был пройти следующий отборочный тур. Апостол-конферансье просунулся в дверь и буркнул:

— На вот, Виталич, человеческий материал тебе для опытов. А я всё, я на базу.

И ушёл. На нас, “человеческий материал”, он даже не посмотрел.

Добрый следователь

— Вежливый, сволочь, — процедил вышедший из кабинета соискатель. Судя по всему, отверженный.

И действительно, Виталич был полной противоположностью своему коллеге. Не глумился, обращался на вы. Я рассказал про только что полученный диплом управленца, про желание применить в крупной западной компании полученные знания. Он выслушал, рассказал о принятой в “Марсе” системе продаж — “Пиопме” (Preparation-Introduction-Outlook-Presentation-Merchandising-Admin). Мы обсудили “Пиопму” в контексте других маркетинговых моделей по Котлеру и методы её применения в российских реалиях. Вежливо, культурно, спокойно.

И вдруг:

— Ну-ка, продайте-ка мне сейчас эту ручку по “Пиопме”.

— Ручку? Ну ручка у вас уже, я вижу, есть. Я вам продам кое-что получше, — я достал из кармана “Твикс”. После двух лет в американской консалтинговой компании я знал все эти HR-приёмчики лучше его самого: продай мне то-то, убеди меня в том-то, пока мы едем в лифте и пр.

— Ну и зачем мне ваша шоколадка? — абсолютно справедливо удивился Виталич.

— Это не шоколадка, это… волшебная палочка. Вы же знаете “Твикс”?

Профессиональный продавец “Твикса” посмотрел на меня, как на идиота.

— И вы знаете, — невозмутимо продолжил я, — что в нём не один, а два батончика. Мало того, что “Твикс” очень вкусный и питательный, он ещё и волшебный.

Взгляд интервьюера стал ещё более сострадательный.

— Вот едете вы в метро, — как ни в чём не бывало продолжил я, — хотя вы-то, конечно, на “Мерседесе” передвигаетесь. В сервисе ваш шестисотый. Ну вот, вагон опустел, а рядом с вами — о! — оказывается, едет красивая девушка. Как с ней заговорить? Как? Какой повод, Виталий? Никакого!! Спросить, который час глупо, у вас вот дорогие часы на руке. Погоду тоже не обсудишь, в метро темно. Пролить на неё кофе? Нет в метро кофе. Но тут вы как бы невзначай достаёте мой волшебный, подчёркиваю, “Твикс”, медленно разворачиваете его, откусываете один батончик, а второй предлагаете ей: “Хотите? Мне почему-то кажется, что вы тоже проголодались”. Налицо спонтанный коммуникационный повод при полной непринуждённости ситуации! Удивлённая, она широко раскрывает свои красивые глаза, улыбается вам…

Виталич внимательно слушал. Я понял, что можно продолжать импровизировать:

— Она всё-таки немного сомневается, но вы-то знаете, что у вас в руках волшебная палочка, и поэтому вы не отступаетесь: “Не бойтесь, угощайтесь, это хороший шоколад, без клофелина. Я сам в “Марсе” работаю, знаю, о чём говорю”. — “Ах, в самом “Марсе”, — удивляется она, — как интересно!” Конечно, ей интересно! Такой большой человек заговорил с ней! Она ещё секунду сомневается и… и… и берёт, своей изящной ручкой без кольца на безымянном пальце берёт ваш второй “Твикс”! Всё, Виталий, всё! Волшебство сработало! И тут вы с ней уже и о погоде говорите, и обо всём на свете. И, может быть, ваша жизнь изменится с этой минуты. Поделится на до и после. Навсегда запомните этот поворотный момент, вместе с ней потом вспоминать его будете. Ваши с ней внуки будут просить: “Деда Виталя, а расскажи ещё раз, как ты с бабушкой познакомился”. И всё это благодаря чему? А вот благодаря этому простому только на вид шоколадному батончику. Волшебный последний у меня остался, а те, что у вас, не волшебные. Готов продать вам его по сходной цене.

Интервьюер расхохотался:

— Ну ты сказочник, Оле-Лукойе! Убедил прям, реально. Хотя и вообще не по “Пиопме” ни разу. Никогда такого не слышал на интервью, прям удивил! Кстати, мы марсовцы все на ты.

— Марсовцы?

— Ты принят.

Ничего себе! Так просто! И сюжет-то банальный, на поверхности лежал.

— Ну а шоколадку-то купишь? — без особой надежды спросил я. — Четыре тысячи рублей. Тебе со скидкой.

— Да, давай её сюда, — Виталич забрал мой “Твикс”, но денег не дал. — Так-так, дай-ка подумаю, на какую фирму тебя поставить… Сюда двое нужны, сюда один… Давай-ка пойдёшь в “Зевс-Трейдинг”, метро “Рабочая”.

Ну всё, приехали… Стоило затеваться… Матвеевский начальник меня убьёт: “Просочился-таки, — скажет, — подонок”. И скормит бродячим псам. Ни венка, ни могилки.

— Хотя нет, — вдруг передумал мой новый коллега, — давай-ка я определю тебя в “Нику” на “Лесную”. Там районы лучше, перспективы шире, заработаешь больше. И ребята хорошие. Одно место как раз освободилось.

Yes!! Есть бог на свете!

Пока ехал домой, прокручивал в голове свои перевоплощения. О! кстати… что теперь получается, что я “не дерьмо”? Ну что ж, это неплохая новость. Ещё и “не упырь”… Вдвойне приятно.

Новая жизнь, новое имя

Несмотря на ранний час, в околомарсовской фирме “Ника” на “Лесной” кипела жизнь.

— А, так это ты новенький. Хорошо. Сейчас у нас техосмотр, потом тобой займусь, — бросил на ходу мой новый начальник по имени Олег, деловой парнишка лет тридцати пяти.

Во внутреннем дворе фирмы выстроились “мерседесы фантастик” с открытыми дверями. Техосмотр заключался в том, что толстый майор милиции переходил от одной полуубитой “буханки” к другой, бил ногой по колесу и проверял, есть ли внутри огнетушитель. Проблема заключалась в том, что огнетушитель был всего один на сорок машин. Мне поручили незаметно перекладывать огнетушитель из машины в машину по мере продвижения майора, пока другие сотрудники задерживали его разными глупыми вопросами.

Скоро я спалился, майор заметил неладное:

— Ты чё тут шныряешь с огнетушителем?

Я не успел сообразить, что бы соврать и просто глупо улыбался.

— Ладно, короче, — на десятой машине майору надоело бить по колёсам, — автопарк у вас ничего, но недостатки всё-таки имеются. Уж не знаю, не знаю, как нам с вами быть…

— Может, пройдём, товарищ майор, ко мне в кабинет и обсудим сложившееся положение и способы выхода из него? — предложил Олег.

Майора уговаривать не пришлось. Через минуту они с Олегом вышли на улицу, оба очень довольные.

— Мигуля, Бублик, чё копошитесь? Живее! — Олег поторопил моих новых коллег, вдвоём пытавшихся перетолкнуть с палеты в милицейский “бобик” гигантский, ещё в роттердамской портовой упаковке куб “Сникерсов” размером с Каабу. — Пончик, чё раззявился, помоги!

Странные тут у них прозвища, как в Цветочном городе. Интересно, какое присвоят мне? Наверное, Незнайка.

— Ну всё, с плеч долой, — выдохнул Олег, когда гружёный “бобик” с мигалкой покинул территорию, — одним гемором меньше.

— Так, короче, вот наш новый вэн-агент вместо Клеща, — обратился Олег к моим новым коллегам. — Я с ним сейчас поеду по клещовскому маршруту, в обед вернусь. А вы чего застыли? Грузитесь, и в пампасы!

Вэн-агенты забегали, как муравьи. Олег объяснял мне смысл их действий — получение товара, накладная, путевой лист, подписи, учёт и контроль.

— За воровство мы убиваем, — буднично сообщил Олег. — Одного батончика не досчитаемся, и — чик! — и ты уже на небесах.

— Жёстко. Но я и не собирался воровать.

— Я это понимаю, — улыбнулся Олег, — я ж людей насквозь вижу. Ты Виталичу кто будешь: брат, сват?

— Никто. Познакомился с ним на собеседовании.

— Странно, а то уж больно он тебя расхваливал.

— Это, наверное, ему понравилось, как я “Пиопму” усвоил.

— Ладно. Короче, вот здесь сортир, вот здесь телефон, вот здесь аптечный шкаф с утра поправляться.

— Что?

— Ну “Алка-Зельцером”, когда ты с бодуна. Вон его сколько. Пьяным за руль не вздумай, за это мы уроем на месте.

— Хорошее дело, — я понимающе кивнул. — Забота о сотрудниках.

— Скорее, суровая необходимость, — поправил Олег.

“Эй, Вместо Клеща, дай пройти, — сновали мои новые коллеги к коробками, — не мешай рабочему процессу”. Кто-то вёз товар на тележке, кто-то пёр его на руках, кто-то ругался, что “Uncle Ben’s” сегодня не с теми вкусами, что надо, кто-то пересчитывал в столбик суммы из накладной. “Калькулятор нужен? Держи.” — предложил я считавшему. “Эй, братва, у Вместо Клеща калькулятор есть!” — радостно закричал он. На мой калькулятор слетелись вэн-агенты, и я заработал первые (и последние) очки в их глазах.

— Олег, а куда Клещ делся? — задал я тревоживший меня вопрос. Я ходил в одну школу с братьями Клещенко, но их имена гремели на всю страну совсем в другом контексте. Вряд ли здешний Клещ — это кто-то из них, уж вэн-агентами они точно не были. Тем более, что их, кажется, уже обоих убили.

Олег на вопрос не ответил.

— Ой, а кто это у нас тут такой молоденький? Кто такой, почему не знаю? — игриво поприветствовала меня начальница отдела кадров, кокетливая дама лет тридцати в пляжной обуви и едва ли не в пляжном наряде, к которой мы с Олегом зашли оформлять мне трудовую книжку.

Хм-м-м, специфический в “Нике” корпоративный дресс-код… Хотя остальные-то сотрудники, вроде, все одеты — и Олег, и охранники, и вэн-агенты.

— Вместо Клеща, — представил меня Олег.

Вот, кажется, и имя мне определилось.

— Что же ты, Олежа, нехороший мальчик, такое сокровище от меня скрывал? — обиженно надув губки, спросила начальница кадров, глядя при этом не на Олега, а на меня.

— Да вот оно, смотри на здоровье, — устало ответил Олег, махнув рукой в мою сторону.

Я протянул экстравагантной эйч-ар-начальнице паспорт. Она намеренно коснулась моей руки, хотя браться надо было за паспорт, а не за руку.

— Ты со Светланой поосторожнее, — доверительно сообщил Олег, когда мы вышли из её кабинета. — Как мужик мужику тебе говорю. Видал, как вскинулась, аж преобразилась. Атомная бомба, а не баба. Ты ближе одного метра к ней не подходи: или она тебя живым схавает, или Мигуля тебе за неё башку проломит.

— Я смотрю, сложно тут у вас выжить: “проломит”, “уроем”, “убиваем”, — мрачно заметил я.

— Будешь знать, где мины — выживешь. Вообще, жизнь — это вечный слалом среди мин, ты едешь, пока на мине не подорвёшься или в дерево не в******ся [врежешься]. — Олег оказался философом и даже немного поэтом. — Так, короче, грузимся и погнали. Машину грузи на одну четверть, всё равно у тебя никто ничего особо не купит в первый день.

Кладовщик, щедро отпускавший мне товар, оказался любезным и разговорчивым:

— Анкл Бенс, — представился он.

— Билли Бонс, — ответил я.

— Как-как?

— Вместо Клеща.

— А, ясно.

Слово за слово с Анкл Бенсом — получилось так, что я почти под завязку загрузил машину коробками с шоколадками, “кормáми, соусáми и рисáми”. Сел за руль.

— Делать тебе ***** [нечего]? — спросил Олег, сев рядом и оглянувшись на полный салон, — ** *** [Зачем] ты столько набрал? Тебе же потом вечером разгружать обратно нераспроданное, в машине товар нельзя на ночь оставлять.

— Ну ладно, разомнусь. Производственная гимнастика.

— И это, ты помни — за товар и за выручку головой отвечаешь, усёк?

— Как не усечь. Олег, а с Клещом что стало? — снова поинтересовался я.

Олег промолчал.

Клещова “буханка” оказалась в неплохом состоянии: завелась с пятого раза, почти все передачи включались, почти всякий раз. Гораздо лучше, чем матвеевский “Фантастик” — даже резинку от трусов не надо прилаживать. Мне снова повезло.

— Ну, погнали, — благословил Олег. — В пампасы!

В пампасах

В дороге Олег обрисовал мне план работы на день. В первые пару точек мы пойдём с ним вместе, а дальше он оставит меня одного работать по “Пиопме”.

— Клиенты все разные, к каждому свой подход нужно найти, — объяснял мне Олег. — Те, кто под ментами, могут ******* [обмануть] на раз. Те, кто под бандитами, будут брать тебя на понты: предлагать расплатиться позже и говорить, что всегда так делали. Не верь, это разводка, они никогда не расплатятся, а по таким пустякам крышу подключать мы не будем. Кавказцы наш товар вообще плохо берут, смотрят на нас волком, никогда не продашь им ни[чего], они только своё у своих покупают. Совсем мелкие точки тоже потеря времени.

— Олег, а что с Клещом-то стало? Где он?

— Стоп, машина. Приехали.

Место оказалось хлебное — огромная площадь у метро “Лесная”, сплошь заставленная палатками, киосками и хаотичными развалами под открытым небом.

На площади и вокруг неё бурлила жизнь: сновали торговцы, напёрсточники, гадалки, нищие, проповедники, продавцы котят, разносчики пирожков, покупатели и совсем не похожие на покупателей личности в спортивных костюмах “а♭i b a s”.

По горячему летнему асфальту процокали коваными ботинками фaшиcтвyющиe молодчики-баркашовцы из РНЕ в портупеях и чёрных рубашках с бело-красными cвacтиками на рукавах — раздавали агитки. Пробежала свора бродячих собак. Прошествовал поп. Прошли “казаки” в самодельной военизированной форме с самодельными регалиями. На тележке из подшипников проехал безногий сильно пенсионного возраста, демонстрирующий прохожим свои лет эдак сорок тому назад зарубцевавшиеся раны и громко представлявшийся “дважды героем Чеченской вoйны”, которая шла в РФ уже полгода — без малейшего интереса москвичей к вoйне на территории своей страны и, соответственно, к её участнику. Даже если допустить, что он действительно им был.

Пенсионеры вздыхали, применяясь к ценам. Продавцы одежды прикладывали к стоящим на картонке покупательницам платья и громко восхищались новым видом покупательниц вне зависимости от своего реального эстетического впечатления. Подростки отжимали мелочь у мелюзги, колеблющейся между жвачками “Турбо” и “Love is”. Женщины крепко прижимали к себе сумочки, мужчины — борсетки и вынутые из своих машин магнитолы. Родители крепко держали за руку детей.

От лотков с кассетами доносился “Настоящий полковник”, от гитариста-одиночки — “Афганистан” и что-то про тюрьму, а от импровизированного мангала — запах шашлыков из неафишируемых ингредиентов. “Мальчики, девочки, кто джинсы забыл купить?” — летел по рынку риторический вопрос. “Не-е проходим, а подходим! Вы-ы-бираем-покупаем!” — нараспев пытались их перекричать с соседнего лотка.

В общем, живенько так. Фактурно.

Не столько живенько, сколько просто живо. В отличие от Москвы начала 2020-х — стерильной, выхолощенной, лишённой своего колорита и энергии, насквозь просматриваемой видеокамерами, несомненно более чистой, удобной и “похорошевшей” фасадами, огоньками и газонами, но при этом чужой и казённой, больше похожей  не на живой город, а на идеально прибранную казарму — Москва 1995-го года была живым городом с живыми людьми: с шалманом 24/7 у любой станции метро, где тебя и накормят, и напоят, и оденут, и разденут, с коробейниками, ходившими по квартирам и офисам, с вездесущими бомбилами, со стихийными, никем не регулируемыми собраниями абсолютно любого толка, с “маршами пустых кастрюль”, с бесчисленными ларьками, толкучками и арбузными развалами, с торговцами с ящиков, с бродячими музыкантами и художниками, с повсеместной рекламой в т.ч. алкоголя и табака и с живыми людьми, смотрящими не в мобильное приложение, а друг на друга. А главное — с людьми не молчащими, а говорившими, смеявшимися, возмущавшимися, ругавшимися — с людьми, у которых были эмоции, и они их… выражали!

Москва 1995-го года была городом бедным и плохо организованным, но при этом свободным и безбашенным, она была городом без тормозов и без запретов — городом, в котором можно было всё найти, всё потерять и снова найти. Москва 1995-го года была городом, в котором было чем дышать.

Мы стояли у самого входа в метро, Олег объяснял мне тактику продаж и очерчивал границы моей зоны, чтобы, не дай бог, не заступить на поляну другого вэн-агента, “а то он тебе ноги вырвет”. К угрозам физической расправы я уже, впрочем, привык. Пока мы стояли, нам уже успели предложить: выпить, погадать, пожертвовать “на храм”, “культурно отдохнуть”, “впустить Иисуса Христа в своё сердце”, купить “Гербалайф” и тайм-шер на несуществующую виллу. Φaшиcт-баркашовец смерил нас по очереди оценивающим взглядом и молча вручил Олегу листовку с приглашением вступить в военно-патриотический клуб. Мне — почему-то нет.

— О, товарищ, как правильно обращаться? Боец! Зажигалки не будет? — спросил у фaшиcта Олег.

Φaшиcт угостил Олега огоньком. Мерзкая cвacтикa оказалась прямо перед моим носом. Я и так её вижу в троллейбусе каждый день, когда проезжаю мимо Терлецкого лесопарка — у баркашовцев там тренировочная база, и их там, как муравьёв в муравейнике.

— Давай, готовься, твой выход, — смачно затянувшись сигаретой, сказал мне Олег у мини-стекляшки у самого входа в метро. — Начнём вот с этих ребят, они реально самые лучшие.

Самые лучшие

“P” в “Пиопме” — это Presentation. Я достал из портфеля фирменную папку-презентер, заправился, поправил причёску и принял неестественно жизнерадостный вид.

— Сойдёт, — одобрил Олег.

“I” в “Пиопме” — это Introduction.

— Здравствуйте!! — с лучезарной улыбкой возгласил я с порога стекляшки. — Позвольте представиться: Вместо Клеща!! Я ваш новый представитель фирмы “Ника”, сотрудничающей с фирмой “Марс”! Счастлив работать с вами и счастлив обеспечивать вас самыми лучшими товарами фирмы “Марс”!

— Цены снизьте вполовину, тогда и мы будем счастливы, — буркнул угрюмый владелец стекляшки.

Так, что там дальше по матчасти? “О” в “Пиопме” — это Outlook Check — надо осмотреть торговое помещение, убедиться, что товар правильно разложен. И я бросился зарабатывать очки в глазах следившего за моими действиями начальника:

— Уважаемый владелец, я провёл осмотр магазина и обращаю ваше внимание. Я вижу, что наш дисплей [этажерка с батончиками] у вас неправильно заполнен. Здесь должны рядком лежать наши шоколадки соответственно их наименованиям, а у вас на марсовском дисплее выложен вражеский “Nuts”, сигареты под лэйблом “Twix” и презервативы под лэйблом “Bounty”. Непорядок.

— Олег, слушай, кого ты привёл? — взорвался владелец стекляшки. — Что это за клоун? Может, втащить ему в пятачину, чтоб он заткнулся?

— Новенький, — снисходительно сказал Олег. — Я сам так начинал, если помнишь.

— Ты, Олег, таким не был. Ты был нормальным. А этот совсем уже конченый дебил.

— Почему же дебил? — я не согласился с диагнозом. — Недосмотр ваш, а я дебил? Раскладывать товар нужно по “Пиопме”, а не абы как. Наша продукция должна стоять перед воблой, перед семечками, а не позади всего. Давайте я вам сейчас помогу.

— Не тронь товар! — зарычал злой хозяин. — Олег, я точно сломаю ему сейчас шнобель!

— Хорошо, хорошо, — отступил я. — Не надо шнобель. Но всё-таки, ещё момент… флажков наших фирменных у вас, я вижу, нет.

— Только флажков, *****, нам не хватало для полного счастья, — процедил владелец стекляшки, с трудом сдерживаясь, чтобы не наброситься на меня.

— Но так положено…

— На “положено” *** [безразличие] наложено, — заорал хозяин. — Олег, ну что это за урод? Кого ты набираешь?

Олег вышел на первый план, спас меня: наспех продал нарушителю “Пиопмы” пару блоков шоколадок и вывел меня на улицу:

— Непростой контингент, как ты видишь. Не понимают “Пиопму”, да и вообще дикие. В общем, короче, фронт работ у тебя есть, суть ты уловил, так что давай дальше сам, постарайся продать что-нибудь, а я пойду по своим делам, мне тут надо кое-кого кое-зачем навестить. Встреча вот здесь в 12:00.

И я остался один на один с загруженной машиной, фронтом работ и неработающей “Пиопмой”. Которую надо было радикально пересматривать.

Непростой контингент

Первый магазинчик держали какие-то быки: то ли подбандитские, то ли подмилицейские, не поймёшь. И не спросишь.

— Давай, топай отсюда, — беззлобно сказал мне продавец в сетчатой майке-алкоголичке и шлёпанцах. — Два блока возьмём под закусь синякам, а больше нам без мазы.

— Ну что ж, воля ваша. Хорошую возможность упускаете.

— Какую ещё, *****, возможность? — недоверчиво спросил бык.

— Заработать.

— Чё?

— Деревянный скоро дуба даст.

— Чё?

— Через плечо! Рубль, говорю, сильно переоценён на международных рынках. Не ровен час обвалится, монетарная масса барахлит на поворотах. Мишель Камдессю выступал на закрытом заседании, так прямо и указал. Для узкого круга посвящённых.

— А ты-то откуда это знаешь? — в дверях нарисовался и преградил мне выход какой-то второй бык, тоже в майке-алкоголичке, но ещё и с православным крестом крупнее, чем у Ридигера на практически корабельной золотой цепи. Старший, наверное.

— Докатилось, — небрежно бросил я. — Деверь в МВФ работает, шепнул по-свойски. Советует вложиться в реальные активы, пока не поздно.

— В активы? Типа чего? — быки заинтересовались.

— Ну, типа недвижимости. Компьютеров. Баксов. Дойчмарок. Или чего-то самого обычного, хотя бы… — я изобразил замешательство, — хотя бы и типа вот — шоколадных батончиков. Чем не реальный актив? “Марс” — он и в кризис “Марс” — постоянная величина получше доллара. Вечная ценность. Все хотят их жрать и шмар своих угощать. Создадите товарный запас по сегодняшним низким ценам, а когда рубль обвалится, продадите эти батончики втридорога. Озолотитесь, в натуре.

— А если не озолотимся? А то ведь, как говорится, любишь ******* [болтать], люби и, кхе-кхе, в лес в разных пакетах уезжать.

— Тогда через четыре месяца я сюда к вам приду, и вы мне предъявите. По всей строгости. По понятиям.

Ха! Через три месяца я буду есть хрустящие вафли с льежским сиропом в уютной Бельгии, и предъявлять вы будете друг другу. Или Мишелю Камдессю.

— Бесстрашный? — усмехнулся бык-начальник. — За базар-то отвечаешь, фраерок?

— Нож в печень, никто не вечен. Зуб даю.

— Зуб? — весело засмеялся первый бык, у которого у самого не все были на месте. Тоже, видимо, делал неверные макроэкономические прогнозы. — Да мы все до одного у тебя заберём, вместе с головой.

Кто бы сомневался…

— Сам-то ты под кем ходишь? — спросили меня быки.

— Под фирмой “Ника”. И самое главное — под Господом Богом, — с максимумом серьёзности сказал я, посмотрев на их кресты.

Первый бык вдруг спросил:

— Сколько годов-то тебе?

— Двадцать три, — честно ответил я.

— Молодой ишшо, — с долей некоторого сочувствия сказал он, — рано тебе в лес ехать. Не пожил ишшо толком.

— А я и не поеду в лес! Не за что мне будет ехать, я ж вам не горбатого леплю, в натуре. Я ж вам как нормальным пацанам тему предлагаю, подписываюсь под ней, а вы мне сразу — “лес, лес”. Я что, берегов не знаю? Уважаемые люди передо мной, всё чётко, официально, я тут перед вами такой чистенький, в клифту корпоративном — реальный же базар, без туфты. Не хотите, не надо, разойдёмся, как люди. Моё дело предложить, ваше — обдумать и решить.

Меня сверлили взглядами, как рентгеном.

— А ведь пацан дело говорит, — встрял ещё третий бык, в той же униформе, что и первые два, только с крестом поменьше. — Базар-то, по ходу, реальный. Сам он тоже, вроде, реальный. А, Толяныч? Давай! Затаримся, чё. Пусть будет.

— Потом ещё спасибо скажете, — я отгрузил им раз в сорок больше товара, чем они хотели купить, получил деньги и быстренько смылся.

✽  ✽  ✽  ✽  ✽

В маленьком магазинчике системы сельпо народу не было.

— Довели страну! — ругался вслух пожилой продавец, подметая пол своего гешефта. — Была великая держава, а стал базар. Вот былó время! При Советском-то Союзе! А, молодой? Правильно говорю? Проходи, что у тебя за папка, что ты там принёс, сникерс-шмикерс? Марс-шмарс?

Я не успел ответить, но продавец не ожидал от меня никакого ответа:

— Жили – не тужили, как сыр в масле жили. Горбач, шакал, какую страну развалил! Мы бы сейчас людьми были, а не вот этим вот всем. И ты бы кем-то был. Человеком бы был — космонавтом или офицером. А? Хотел бы? Че-ло-ве-ком! О-фи-це-ром! В хромовых сапогах! С золотым сиянием на погонах, а?

— М-м-м…

— Ну хотя бы инженером был бы, пользу родине приносил, а не это вот всё. Тебе ведь учиться надо, самолёты строить, космические корабли запускать, а ты тут на рынке ошиваешься, дерьмом торгуешь. Ты посмотри, во что тебя дерьмократы превратили — в торгаша американского!

— Э-э-э…

— Кругом враги! — вдруг резко сменил тему продавец. — Чеченцы оборзели, на нашу родину напали! Кавказ оборзел. Хохлы оборзели. Молдавашки оборзели. Немчура оборзела. Поляки оборзели. Прибалты оборзели. Америкашки твои оборзели. Хорваты оборзели и эти, как их, бошняки — кто это вообще такие? Братья сербы родимые только остались. Тоже, как и мы, в кольце врагов.

— Э-э-э…

— Ты посмотри на себя, в какой ты **** [плохой ситуации]: не учился, поди, нигде — ты же двух слов связать не можешь. О, Серёжа пришёл! Это сын мой. Давай, Серёжа, купим у него собачий корм. Он очень хороший собеседник. Правильные вещи говорит!

О пользе внимания к деталям

У дальнего входа в метро налепились магазины, некоторые даже с тележками — с претензией на супермаркет. Туда я и направился.

— Я много не возьму, — вяло сказала хозяйка магазинчика средней руки, в который я сунулся наугад, — блок “Баунти”, пару блоков “Милки Вэй”, пару “Сникерсов” — всего блоков семь-восемь.

Она сказала по-северному: “сем-восем”, а это, скорее всего, Ленинград или Ленобласть. Я подумал, что можно попробовать разыграть карту землячества:

— Сейчас притащу вам ваши шоколадки. Передохну только секунду, дух переведу. Сложно здесь, в этой их Москве: беготня, суета, ритм сумасшедший.

— А вы сами откуда будете?

Ага, зацепило!

— Из Питера.

— Пра-а-авда?? — мгновенно растаяла хозяйка.

— Ну конечно, правда. Паспорт могу показать. Проделал большой путь от Отта до Выборгской стороны.

— А вы знаете, — загадочным голосом сказала она, — я ведь тоже из Питера!! С Лиговки!

— Пра-а-вда?? — я сделал вид, что сильно удивился. — Земляки! “Когда я в комнате моей // Пишу, читаю без лампады, // И ясны спящие громады // Пустынных улиц, и светла // Адмиралтейская игла”…

— Мандельштам?

— Пушкин. Мандельштам лампадой уже не пользовался.

— Ой, слушайте, как же приятно встретить здесь земляка! И как вам в Москве?

— Да так, сложно. Учился здесь, давно здесь живу, но никак не могу приноровиться. Неродное всё. “Большая деревня” — правильно наши говорят. Объём есть, а духа нет. По ночам, знаете, снится Крюков канал и ещё запах — корюшки, а особенно пышечек. Наших, с Желябова. Вкус детства…

— Ой, не травите мне душу, я сейчас заплáчу! Я тоже, знаете, тоскую по нашему прекрасному городу. По людям, по архитектуре, по духу нашему питерскому.

— И не говорите, — вздохнул я. — И зачем мы с вами только уехали? Торговали бы себе на Сенном и горя не знали. Ну что ж, пойду притащу вам ваш заказ. Так сколько вам блоков — восем?

— Знаете, я возьму больше: я поговорила с вами, как воды напилась. Ваш предшественник, как его, Хряк что ли, или Хлыщ, или Хрущ, или Хрящ…

— Клещ.

— Да, Клещ. Он совсем другой был: неотёсанный, некультурный, грубый, глупый, у него я вообще ничего брать не хотела, из принципа. А у вас возьму! Мне всё нужно, на самом деле: и “Педигри” хорошо на рынке идёт, и “Uncle Ben’s”, а особенно соус “Баскез” из рекламы. Я сама его люблю с шавермой. И шоколадки у меня пойдут, раз у соседей идут.

— Так-с, — я достал калькулятор и посчитал щедрый заказ, — получается сорок сем блоков. Нормально?

— Давайте пятьдесят: добавьте ещё кормов и “M&M’s”, его алкаши всё время спрашивают. И вам продажа в первый рабочий день, и мне запас. До свидания! Приходите ещё!

— “В парках и садах липы шелестят // Доброй ночи, родной Ленинград”, — попрощался я с хозяйкой песней из детства.

— Ну прямо — а-а-а-а! — ножом по сердцу, я не могу! Ступайте же!

✽  ✽  ✽  ✽  ✽

Следующий магазин был обозначен Олегом как “абсолютно бесперспективный”, но я всё-таки зашёл, что мне.

Сухо велели ждать хозяина в подсобке.

На стене подсобки висела школьная контурная карта с размашисто закрашенными территориями на полконтинента. Похожие очертания я недавно видел на карте Великой Армении в магазине “Армения” на улице Горького. Раз такая карта висит, значит, хозяин вряд ли азербайджанец, грузин или кто-то ещё.

В дверях появился свирепого вида хозяин раз в пять мощнее меня и прорычал: “Что надо??”. К сожалению, на лбу национальность не была написана, но я рискнул пойти ва-банк и вслепую разыграть национальную карту:

— Барев дзез! [= Добрый день!] — я старался говорить с армянским акцентом, представляя себя Фрунзиком Мкртчяном. — Эс инч лав магазин унис! [= Какой хороший у тебя магазин!]

Это была пятая часть от того, что я знал по-армянски.

Хозяин изучающе смотрел на меня и молчал. Я уже начал жалеть о своём рискованном ходе. Не угадал? Похоже, что не угадал. Зря я, наверное, затеял такой экспе…

— Ду ҳай эс! — вдруг расплылся в широкой улыбке доселе грозный хозяин. — Чего ты молчишь, ты не понял? Армянин ты, говорю! Родной язык что ли не знаешь?? Московский что ли?

— Я не армянин, но почти: друг у меня армянин. Ещё в школе он учил меня армянским премудростям, кормил армянской едой, с армянской музыкой познакомил, зарядил армянским духом.

— Ай, какой хороший друг! Так что, тебя в армянском доме принимают?

— Ещё как! Как родного.

— Это значит, что ты хороший человек. Как друга зовут? Откуда он?

— Арам. Из Ахалкалаки.

— Не знаю такого, — огорчился хозяин, словно к нему в магазин должна была стекаться информация обо всех армянах мира.

Мужик хитро прищурился:

— Хм-м-м… Музыка, говоришь?.. А какую ты знаешь?

— Мало знаю: народные мелодии слушал, дудук, Боку.

— Боря!

— Да, Давидян: “Скоро выйдет на свободу Хачик, ай мама-джан“. Ещё танец такой, вот так, — я сделал несколько нелепых и ни разу не армянских па типа брейк-дансера в припадке эпилепсии. — “Эй, джан, ха-па-ма, хамов хотов ха-па-ма“, только у меня так хорошо, как у Арама, не получается.

— О-хо-хо, ты молодец! — искренне обрадовался армянин. — И поёшь, и пляшешь! И движения все наши, правильные.

Он вдруг снова прищурился:

— А скажи-ка, почему ты обратился ко мне по-армянски? Как ты понял, что я армянин?

— Сердцем почуял, — усмехнулся я.

— Это как?

— Шучу я, шучу, уважаемый. Карта вон у вас висит времён Тиграна Великого.

— Сын младший рисовал. Ай, да ты молодец! Ай, какой молодец! Ты, я вижу, и правда армянин! — рассмеялся хозяин. — Ну-ка, садись давай, рассказывай. Стопочку хочешь?

— Хочу. Но не могу — бежать мне надо, я ж на работе. Это вы хозяин,..

— “Ты”, — перебил меня собеседник, годящийся мне в отцы. — Сурен меня звать.

— …Это ты, Сурен, хозяин, а я-то на дядю Сэма работаю. Привёз тебе не ардакноци тухт какой-то [= туалетную бумагу], а очень хорошую продукцию компании “Марс”: корм, рис, шоко…

— Я всё у тебя возьму, — снова перебил меня Сурен.

— Там очень много, уважаемый.

— Я сказал: возьму всё. Понятно? Русский-то ты хотя бы понимаешь? — съязвил Сурен и кликнул на не понятном мне языке какого-то мальца, который и перетащил все многочисленные коробки из “буханки” в гостеприимный армянский магазин. — У меня-то в основном овощи-фрукты, я почти не продавал вашу химию американскую, но давай попробую, как пойдёт. Я как раз хотел попытаться, только ваши продавцы со мной всегда очень плохо говорили — высокомерно, без уважения.

— Высокомерных мы уже уволили, — заверил я Сурена.

И снова задумался, что стало с Клещом.

В мой и так распухший от денег портфель посыпались новые стопки купюр за внезапно проданный товар.

Пока малец перегружал, мы с Суреном поговорили об Арцахе, о 301-м годе и, конечно, о 1915-м. Говорили бы ещё и ещё, было интересно, но настала пора прощаться.

— Так, вот что, — строго сказал Сурен. — Вот что я тебе скажу. Ты, дорогой, приходи к нам послезавтра в районе одиннадцати, нам сюда хаш подвезут, будем прямо здесь кушать. Ещё наши люди подтянутся. Я тебя вижу в первый раз, но слушай, что дядя Сурен тебе скажет: я тебя приглашаю!! Ты сядешь с нами за один стол и будешь есть хаш с нами. Oт души!

— Шноракалутюн [= спасибо] тебе большое, Сурен-джан, дорогой, — попрощался я, приложив руку к сердцу, как делают таджики, — постараюсь подгадать. “Я так думаю!” Цетесутюн [= до свидания]!

Мой новый друг Сурен улыбался на максимуме своих анатомических возможностей. Моя рука чуть не треснула от его долгого железного рукопожатия.

На этом мой армянский словарный запас исчерпался почти полностью. Неиспользованными в речи остались только более… тонкие, скажем так, слова, которым учил меня Арам, и которые Сурен никак и никогда не смог бы услышать из моих уст в свой адрес.

✽  ✽  ✽  ✽  ✽

Ну что, подумал я, неплохо для начала. Я познакомился с разными людьми, с двумя из них приятно пообщался. Я никого не обманул: всё сказанное мною было чистой правдой, за исключением МВФ и “деверя”. Нет у меня никакого деверя. Я даже не знаю, что означает это слово. Что-то деревенское, по-моему.

Начальство довольно

В 12:00 Олег ждал меня на условленном месте. Я запарковался.

— Ну-ка, открой машину, мне нужна коробка “Марсов” на 48.

— А нету, — ответил я и открыл дверь.

— А-а-а-а! — в ужасе закричал Олег, и глаза его потемнели. — Где товар, *****???

— Продал, — я пожал плечами.

— Всё продал? Это невозможно! Такой объём в три дня продаётся, а не за одно утро.

— “Пиопма” неожиданно заработала.

— Так… это… пиопма… это… короче… так… Быстро! Деньги, накладные мне показал! Квитанции! Быстро!!!

Я протянул Олегу свой набитый деньгами и квитанциями портфель. Он пересчитал деньги, проверил счета-фактуры, зачем-то полистал мой паспорт, словно в нём должно было быть какое-то объяснение, но удивление не сошло с его лица.

— Ты смотри, до копейки… Ты сожрал что ли всё это? Как? Столько продать нереально.

— Однако, на фирму надо ехать перезагружаться, — деловито сказал я. — Меня ждёт ещё вторая половина рабочего дня, много точек. Люди ждут нашу продукцию. Поторопимся, Олег. Время — деньги.

— Подожди-ка, я позвоню.

Олег отошёл к телефону-автомату; я видел, как он, отчаянно жестикулируя, что-то кому-то рассказывал. Вернулся довольный:

— Рассказал о твоём коммерческом таланте Виталичу. Он тоже ***** [удивился]. Желает тебе успеха. Будет тебе звонить, говорить с тобой хочет.

Ну да, правда, начало хорошее. Если и после обеда много продам, то бонус к вечеру у меня будет ого-го! Йоу, живём!

Приехали

— Подожди секунду, а то он сейчас по всему салону будет кататься, — Олег залез в опустевший салон, пытаясь закрепить огнетушитель. — Заводи уже, я сейчас.

Я сел за руль, поставил тяжёлый портфель в середину, к рычагу передач и приготовился ехать. Внезапно я услышал какой-то странный звук снаружи и понял, что правое, пассажирское зеркало покривилось — видимо, какой-то прохожий задел. “Вот чёрт! Медведь!”, — я вышел, обошёл машину вдоль лобового стекла, поправил зеркало и сразу вернулся за руль. Сейчас Олег пересядет вперёд, и можно будет ехать.

Странно — что-то изменилось в кабине. Но что? Руль был. Рычаг был. Календарик с японкой был. Портфеля не было.

— Олег, кончай шутить, — сказал я продолжавшему бороться с огнетушителем начальнику. — Не смешно.

— Чё? Не понял. Чё смешно?

— Ничего не смешно. Портфель ты взял? — я подумал, что это такой назидательный приём, типа, как Жеглов устроил Шарапову с делом.

— Да ты чего? Где твой портфель?

— Да вот я у тебя хотел спросить. Портфеля нет.

Олег секунду въезжал, а потом уже второй раз за день заорал:

— А-а-а-а!!! Твою дивизию!!!  ******** [Украли]!!!

Очень ценное наблюдение…

— Пока ты там возился в кузове, я зеркало пошёл поправлять, — объяснил я. — Сразу после слов “чёрт-медведь”. А пока шёл вдоль лобового, видать, кто-то портфель и стыбзил.

— Да я видел краем глаза отсюда, что кто-то мелькнул впереди на сиденье, так я думал, что это ты.

— Не я.

— Пасли, значит, тебя. Развели, как дешёвку: сбили зеркало, выманили выйти, а метнуться за портфелем — дело секундное. Ну всё, поздравляю тебя, Шарик. Приехали…

Действительно, приехали. Я попал, попал конкретно… Попал и пропал… На дворе 1995 год, всё предельно жёстко. За выручку “головой отвечаю”, меня предупреждали. Возместить ущерб я не смогу, а это означает что: наезд? предъяву? счётчик? утюг на живот? “в лес в разных пакетах”? мгновенную смерть? или мучительную?

“Вы и убили-с” — предательски крутилась у меня в голове знаменитая фраза. А действительно… Кто был в машине в момент кражи? Олег. Кто знал, что в машине портфель, набитый деньгами? Олег. Чего ему стоило взять портфель? Сделать два шага. Идеальное преступление! Но против этой дерзкой версии было два аргумента. Во-первых, находясь внутри кузова, Олег никак не мог свернуть зеркало снаружи. Сообщник? Который свернул зеркало и быстро забрал у Олега портфель через открытую дверь кузова? Слишком сложно скоординировать. Да я мог и не повестись на искривлённое зеркало, другой бы и не заметил. Вон у Матвея вообще ни одного зеркала нет, и нормально. Во-вторых, если портфель взял Олег без сообщника, то он должен бы был мгновенно куда-то его спрятать внутри машины, а спрятать в пустом салоне примитивной “буханки” невозможно даже спичку. На иллюзиониста Кио Олег похож не был, да и на работающего в бригаде профессионального щипача тоже. Нет, это не Олег.

— Погоди, давай посмотрим снаружи, — предложил шеф. — Может, твой ридикюль вывалился.

Наивное предположение… Мы внимательно изучили плевки и окурки вокруг машины.

— Что у тебя там было, кроме денег?

— Ты же сам видел только что. Денег за полный фургон товара. Паспорт. Права. Штрафной талон. Счета-фактуры. Путевой лист Анкл Бенса. Газета “iностранец”. Журнал “Paris Match” за 1993 год.

Хорошо, подумал я, что мне хватило ума не взять с собой “на Марс” свой загран, а то и моя Бельгия осталась бы здесь на метро “Лесная”.

— Они могли деньги вынуть, а портфель с документами выкинуть, — выдал ещё одно прекрасное в своей наивности предположение Олег. — Пошли пройдёмся, пороешься в помойках.

Заманчивая идея. Но… странно… что ему до моих документов? Я же всё равно не жилец на этом свете после произошедшего — со мной хладнокровно расправятся, как обещали. Ну хорошо, допустим, ну найдём мы паспорт и права, и что — какая им разница, разыскал ли приговорённый перед смертью свой паспорт в помойке или нет? Прошила ли пуля паспорт на расстреле или нет — какая разница? Но так или иначе, предложение Олега полазить по помойкам было обнадёживающим знаком.

Мы прошлись по окрестным дворам, без особой надежды открывая вонючие контейнеры и отпугивая своим решительным видом бомжей. Представлялось крайне маловероятным, что благородный вор, вынув деньги, вложит в портфель карточку “мерси”, аккуратно положит портфель с документами в контейнер и закроет крышку.

Чуда не случилось. Я приготовился к худшему. Интересно, как они будут меня убивать? Чем? Где? Кто? Сам Олег? Или Светлана? Или поручат какому-нибудь вэн-агенту типа Бублика? Бублик, наверное, не сможет, он добрый. А вот Пончик запросто. Или у них киллер на аутсорсе для таких случаев?

И какова, чёрт побери, судьба Клеща???

— Ну чё, поехали в ментуру, — сказал Олег. — Заяву писать, уголовку по краже открывать. Ты потерпевший, я свидетель от фирмы.

— Подожди, Олег, стой. А убивать меня когда будут — до открытия уголовного дела или после?

— Да чё ты мелешь, никто тебя убивать не будет. Если бы это ты ******* [украл], то тогда, конечно, будь спок, огрёб бы по полной. Но тут-то всё на моих глазах произошло, я-то знаю, что это не ты.

— А материальная ответственность, о которой ты меня предупреждал? Возмещение ущерба? Неизвестно ещё, что хуже — убийство или долговое рабство.

— Хоре базарить, поехали уже, — сказал Олег, — а то менты на обед уйдут. Точнее, я поеду, а то ты теперь бесправный. Давай ключи.

Уж лучше бы меня забраковал конферансье в ДК. А то утром коммерческий триумф, а в обед уже уголовка.

День милиции

В отделении милиции я был во второй раз в жизни. Первый раз был ещё при Советах, когда получал тот самый украденный паспорт в 16 лет. “Береги и не теряй его”, — сказала мне тогда паспортистка. Как в воду глядела.

На стенах висели ещё советские плакаты о профилактике правонарушений типа рукоприкладства и купания в нетрезвом виде, а на стенде “Их разыскивает милиция” красовались фото и фотороботы разных неприятных типов. В обезьяннике томились двое: один лежал на полу без видимых признаков жизни, свернувшись калачиком, а второй стоял у решётки и простирал из неё руки, как на картине Ярошенко “Всюду жизнь”:

— Братан, дай мне чё-нить, — обратился он ко мне с широкой просьбой, — денег или сигарет или пожрать или попить или выпить.

Он хотел от жизни всего.

— Я бы рад, братишка, но меня обворовали, ни копейки нет. Только вот чудом уцелел калькулятор научный. Может, тебе посчитать что-то надо? Возвести в степень или умножить?

— Срок ему, падле, умножь, — проговорил лежавший, который, оказывается, был жив и всё слышал.

“Братишка” ударил лежавшего ногой — с размаху, как футболист по мячу. И сразу после этого я потерял интерес помогать каторжанину.

— А ну, не разговаривать с задержанными! — заорал на меня освободившийся от предыдущего просителя дежурный. — Три шага назад от изолятора! Родственник?

— К счастью, нет.

“Братишка” оскорбился и осыпал меня площадной бранью, размахивая кулаками в мою сторону: “Свидимся ещё, гадёныш!”.

В грязном и вонючем кабинете мы с Олегом объясняли суть дела безразличному лейтенанту, который нас совсем не слушал. Рассказ мы закончили практически хором: “И вот, по очевидному факту кражи, настаиваем на возбуждении уголовного дела”.

— Вы хотите сказать, желаете написать заявление об утрате документов по неосторожности? Это можно. Вот листочек. Ручки нет, ******** [украли].

— Нет, что вы, товарищ милиционер, по факту кражи, а не утраты. Кражи! Вы неправильно поняли.

— Это вы неправильно поняли, — вкрадчиво поправил меня лейтенант. Вы потеряли портфель, а вам уже какая-то кража мерещится. Может, ещё что-то надумаете? Налёт со взломом или гоп со смыком? Просто внимательнее надо быть.

— Я свидетель! — возмутился Олег. — Это же была кража чистой воды. Практически у нас на глазах.

— Ай, как интересно! У вас на глазах! И что ж вы, два здоровых мужика, не поймали за руку, как выражаетесь, “вора”?

— А разве ловить воров это задача двух мужиков, а не, как выражаются, “милиции”? — возмутился я.

Долгие препирательства ни к чему не привели. Лейтенант пенял мне за “невнимательность”, и стало ясно, что никакого уголовного дела по факту кражи эти люди открывать не собираются. У них были другие цели в жизни.

— Не хотят они себе портить статистику, — сказал Олег в коридоре. — Твой саквояж это ж чистый висяк, а вешать его на себя они не будут.

— То есть, повесят всё на меня? Не они повесят — я имею в виду фирму.

— Да всё, заглохни ты на эту тему. Ничего на тебя не повесят. Я Виталичу уже сообщил, позвонил из дежурки, всё нормально. Иди пиши заяву на восстановление паспорта и прав, ****** [поезжай] сейчас домой и как можно скорее возвращайся в строй. Мы постараемся подключить кого надо, чтобы быстрее тебе восстановили. Ну давай, всё. Я на фирму. Вечером позвоню.

Олег уехал на моей “буханке”. Больше никогда в жизни я его не видел. Возможно, он читает сейчас эти строки, узнав себя, и в этом случае я хочу передать ему привет и большое спасибо за то, что в 1995-м он не включил мне ни счётчик, ни утюг.

Вдруг забрезжил лучик спасения — на лестнице отделения милиции курило знакомое лицо — утренний майор с техосмотра! Как же хорошо, свой человек!

— Здравствуйте, гражданин майор милиции! — радостно поприветствовал я его. — Осмелюсь доложить, меня обокрали!

Майор посмотрел на меня как на то, чем я должен был бы оказаться, если бы меня не отобрали в ДК.

— Вы меня не узнаёте, гражданин майор? Виделись же в “Нике” утром, на техосмотре. Я улыбался вам с огнетушителем. Вы ещё, видно, “Сникерс” очень сильно любите. Я тоже его люблю.

— Чего-о-о? Каком осмотре? — побагровел майор, явно узнав меня. — Вы это, гражданин, идите своей дорогой, не мешайте свободному проходу граждан по лестнице. Вы перегрелись, наверное. Пейте воду. И обращайтесь к дежурному по установленной форме.

Я вернулся в дежурную часть. Пока я писал заявление об “утрате”, меня переполняло возмущение, но делать было нечего. Приняли только заявление об утрате паспорта, но не всего остального.

После бала

Я вышел из отделения и пешком дошёл до ближайшего метро “Сосновая”. Перед турникетом я машинально полез в карман за жетоном, но забыл, что кошелька нет. Единственное, что у меня было — это научный калькулятор.

Дьявол! Надо было идти не сюда, а на злополучную станцию “Лесная”. Там на точках у меня теперь много друзей, жетончиком угостил бы любой: и Сурен, и петербурженка, и даже быки. Отсюда уже далеко, но сейчас-то как быть? Продать калькулятор? Нет уж, я месяц на него горбатился летом в литовском колхозе. Продать что — рубашку? Продать и ехать в метро топлесс? Или продать ботинки? Если продавать ботинки, то их как — уже заранее снимать или на себе рекламировать? Попросить кого-то пройти через турникет паровозиком? Исполнить какой-нибудь музыкальный или танцевальный номер? Просить милостыню? Что-то при этом говорить или молча стоять? Руку протягивать или нет? Хныкать или нет?

Я было попытался заговорить с парой приличных людей, но от меня шарахались, как от чумного.

— Бабушка, дорогая, — обратился я к контролёрше у турникетов, — пропустите меня Христа ради. Я студент, — я показал ей калькулятор. — Меня обокрали, ей-богу, не вру. Домой дюже надо. В следующий раз опущу два жетона и вспомню вас добрым словом.

Сердобольная старушка, дай ей бог здоровья, великодушно пропустила, и я первый раз в жизни (и до сих пор пока что последний) что-то получил Христа ради. В дороге обдумал свою судьбу и понял, что вернуться на Марс не получится. Восстановление паспорта и особенно прав займёт уйму времени, а там уже и уезжать. Не судьба мне набить карманы шоколадными рубликами и полакомиться просроченным рисом.

Звонили Олег, Светлана и Виталич. Подбадривали, утешали, призывали поскорее сделать новые документы, сказали, что очень меня ждут на трудовой вахте и даже обещали дать новую “буханку”. Я честно сказал, что я не уверен в перспективе моего скорого возвращения и вообще в успехе всего предприятия. Оформить меня они не успели, трудовую не выписали, поэтому, если у них нет ко мне претензий, то давайте расстанемся друзьями. Фальстарт. Форс-мажор. Огорчены исходом были все — и марсовцы, и я.

Через неделю я вышел в рекрутинговую компанию, специализирующуюся на западных фирмах. Вышел проверяльщиком иностранных языков: английского, французского, немецкого, итальянского, арабского. Кандидаты поголовно указывали свободное владение, и моя задача была выводить их на чистую воду. Знает кандидат песню “Uno momento” и уже пишет в резюме: “fluent Italian” — а кто проверит? Сидит гордый и самодовольный. Но тут, как чёрт из табакерки, неожиданно возникаю я на его, кандидата, голову: “Mi può parlare, Signore, della Sua visione del Suo futuro professionale tra qualche anno? Dove si vede?” — и тут наступает момент истины. Очень интересная работа: новые неожиданные открытия, кондиционированный офис на первом этаже жилого дома, культурная атмосфера, совместные обеды на корпоративной кухне, приятный женский коллектив — и никаких быков, предъяв, блатной фени и “вырывания ног”. Взяли по заграну, без внутреннего паспорта, на заранее оговорённые два месяца. Довольны остались все.

Неожиданное послесловие

Через год, когда я уже забыл про “Нику” и “Зевс”, растворившись в бельгийской жизни, эта история вдруг получила неприятное продолжение. К московской соседке по месту прописки позвонили в дверь милиционеры — разыскивали меня то ли арестовать, то ли вручить повестку на допрос. “Он здесь давно не живёт, а сейчас и вообще, кажется, где-то в Бенилюксе”, — соседкино объяснение совершенно не устроило российских пинкертонов. Оказывается, спустя полгода после моего марсовского фальстарта воры, на поверку оказавшиеся профессионалами, дали ход моему украденному паспорту. Какой-то криминальный чел, похожий на меня (или просто тупо переклеивший фотографию), выдал себя за “меня” и устроился по моему украденному недействительному паспорту в торговую фирму под “моим” именем. Проработал две недели, вошёл в доверие, а потом поставил под накладными “мою” поддельную подпись, умыкнул две фуры товара и растворился в темноте ночи. Хозяин обворованной фирмы стал “меня” разыскивать, обратился в милицию (“такой-то, мол, вот ксерокопия его паспорта”), а те, недолго думая, пришли по месту прописки в паспорте.

Мой звонок из Бельгии милиционеру вызвал только его смех:

— Ой, ой, да ладно. Может, ещё скажете, что вы в Париже? На Эйфелевой башне?

— Товарищ милиционер, смотрите, налицо очевидная узурпация личности. Паспорт, по которому преступник устроился на фирму, не-дейст-ви-те-лен! Он был немедленно заявлен как утерянный в самый день пропажи, прошлым летом ещё. Спустя два часа после утраты. Проверьте ваши картотеки!

— Ничего не знаю. И отпираться не советую. Короче, вы поняли.

— Нет, не понял. Я фи-зи-чес-ки был (и остаюсь) за пределами Российской Федерации в момент найма моего “двойника”, его трудовой деятельности и его кражи. Это никак не мог быть я. Я не мог наняться, не мог работать полмесяца на российской фирме, не мог подписываться, не мог украсть, не мог даже видеть этих фур — телепортацию ведь пока не изобрели. Все эти события от начала до конца произошли в моё отсутствие в стране, а оно документально подтверждено отметками в моём загранпаспорте.

— Ха-ха! В общем, мы вас ждём, — и короткие гудки.

Я отправился в Генконсульство РФ в Брюсселе, откуда меня предсказуемо выгнал охранник: “Идите, откуда пришли. Нечего здесь вам делать. Здесь не выдают никаких справок”. Я с боем прорвался через парадный подъезд негостеприимного посольства на Avenue De Fré: “Я требую немедленной аудиенции у Его Превосходительства Чрезвычайного и Полномочного Посла Российской Федерации в Королевстве Бельгия Виталия Чуркина!”

Видя мою злость и решимость, меня нехотя принял дипломат из консульского отдела. И не дожидаясь окончания рассказа, ожидаемо указал мне на дверь, кликнув охранника: “Семёныч, помоги товарищу найти выход на улицу”. Я плюхнулся на кожаный диван в приёмной и спокойно заявил, что ① так обращаться с собой я не позволю, ② терять мне нечего, ③ я буду здесь жить и не сдвинусь с места, пока не получу элементарную справку об отсутствии себя в России. А если меня выведут силой, то я выйду к посольству, подключу бельгийскую и российскую прессу и сегодня же факсом отправлю на них жалобы Примакову, Ельцину, министру юстиции и министру внутренних дел РФ.

— Предъявляете нам что ли? — дипломаты тоже не чурались блатной фени.

— Ни боже мой, — возразил я. — Просто сообщаю вам, что произойдёт уже сегодня вечером. Вы надолго запомните встречу со мной.

Дипломат понял, что я не шучу, с кем-то посовещался, кому-то позвонил, прикрывая рукой трубку, кого-то приводил на меня издалека посмотреть, потом ещё кого-то, потом ещё, и через пару часов, любезно улыбаясь и едва ли не кланяясь, выдал мне справку, подтверждающую очевидный факт: такой-то, чья личность нами установлена и подтверждена, с такого-то дня, выехав через погранпункт “Шереметьево”, непрерывно находится за пределами РФ, что подтверждают отметки в его загранпаспорте и базы каких-то данных. Брюссель, дата, подпись большого начальника, печать.

Московский милиционер, под подпись получивший Ди-Эйч-Элем оригинал справки на гербовой бумаге, процедил по телефону сквозь зубы: “Ладно, всё ясно, ошибка вышла. Ложный след. Все вопросы к вам сняты. Звнт (видимо, это означало “извините”). Будем искать здесь. Вы свободны”.

И на этой спасительной фразе эта злополучная история уже действительно закончилась.

А “Сникерс”, несмотря ни на что, я по-прежнему люблю до сих пор. И майор, наверное, тоже.