На тротуаре в луже крови лежал человек.
Обычный мужик средних лет: ни плохой, ни хороший; ни высокий, ни низкий; ни богато одетый, ни бедно — самый что ни на есть обычный. Он лежал в дециметре от проезжей части и не двигался.
Москва, Садовое кольцо, сентябрьское утро 2006-го года, полдевятого утра — хорошо одетые, чистенькие москвичи, пахнущие “Л’Этуалем” и “Илем дё Ботэ”, плотным потоком спешили на работу от метро “Павелецкая” — кто-то в “Красные холмы”, кто-то в Дом музыки, кто-то в “Росно”, кто-то к нам на Садовническую, кто куда.
Я подошёл к лежащему в крови человеку. Живой? Вроде, да: дышит.
Я наклонился к нему и громко спросил: “Товарищ! Вы слышите меня? Да или нет? Эй, отец, ты живой? Товарищ! Господин хороший! Слышишь меня?”
Мужик не отвечал, лежал с закрытыми глазами и тихо постанывал. Крови было не очень много, но она была бордовой, а не окислившейся чёрной — его кровь была свежей и текла откуда-то.
Я не врач, и даже курсы первой помощи не проходил, поэтому трогать человека я не решился, чтобы не навредить ему. Да и при чём тут я? Надо вызвать скорую!!
Я достал свою Нокию. Какой там номер скорой? Чёрт! Откуда я знаю, я ж только приехал в страну. “Polizeiruf 110”, как в фильме? 144? Или шо? Попробовал, не вышло. О, балда! должно быть 03, как при Советах! Но 03 тоже не соединилось. Что делать??
Я кинулся в толпу прохожих за помощью: “Люди! Как с мобильного вызвать скорую?”
Первая сотня прохожих никак не отреагировала: москвичи проходили мимо, косясь на несчастного и огибая его. Они игнорировали меня и мой простейший вопрос о номере.
Со второй сотни пошёл первый комментарий:
— Да вы что? Бросьте. Это, скорее всего, бомж, рядом же вокзал.
— Но он в крови!! — возмутился я. — И кто вам сказал, что он бомж? И какое это имеет значение, кто он?
— Ай, бросьте! — и отмашка рукой, как от назойливой мухи.
Остальные редкие комментарии были: “Пьянь”, “Он заразный, наверное”, “Если каждого бомжа спасать…”, “Да не связывайтесь вы, не пачкайтесь, идите своей дорогой”. Или молчание и игнор, что всегда хуже всего.
На некоторых я злобно огрызался: “А если завтра на этот тротуар ляжете вы, мне тоже с вами “не связываться”? Как вызвать скорую?!”, но москвичи не реагировали. Наушники (или без), тёмные очки (или без), довольные лица и бодрый шаг в хорошем настроении. Навстречу солнечному дню, карьере и бонусам.
Я подумал краем мысли: а вот если бы в центре Брюсселя на Ринге (аналоге московского Садового кольца) лежал бы человек в крови и без сознания, сколько прохожих к нему подошло бы?
Каждый второй?
Ха!
Нет, конечно!
Каждый первый. Или, на самый худой конец, четверо из пяти — обязательно! Response Rate был бы 80%, без сомнений. Мужик и полминуты не пролежал бы в таком густом потоке людей и стоящих в пробке дорогих машин, кто-то бы подошёл и помог. А в Москве мимо проходят сотня за сотней, сотня за сотней, сотня за сотней: все видят, отворачиваются, и никому нет дела.
Мой глас вопиющего “Как вызвать скорую с мобильного??” так и висел в этой нравственной пустыне. Я находился в глубочайшем шоке, наблюдая это безразличие и тотальное отсутствие эмпатии.
Место это бойкое, самый центр, час пик, люди валом валят (даже улица называется Вал), но — никто… Никто!
Пока я бегал по широченному тротуару, размахивая телефоном, мимо меня прошло, наверное, 700-900 человек. И что же — из 800 человек — никто?? Response Rate = 0%? А сколько людей прошло мимо мужика до меня? Тысяча? Две? Почему рядом с мужиком до сих пор никто не стоит?
Я уже, было, отчаялся, но тут мои вопли услышала какая-то девушка с дальней стороны тротуара вдали от лежащего. Увидела несчастного сквозь толпу, подошла к нему и достала свой телефон.
— О, вы знаете, как вызвать скорую? — обрадовался я.
— Знаю, — ответила девушка и набрала какой-то номер, сообщила скорой место и причину вызова.
— Вы врач? — спросил я её, будучи уверенным, что да. — Медработник?
— Вовсе нет, — она удивилась вопросу и пожала плечами.
— Спасибо вам! А то я тут минут десять бегаю по плинтуару, спрашиваю людей, как вызвать скорую, и вы первая, кто откликнулся.
— Ну, — она снова пожала плечами, — если бы тут окровавленная собачка умирала, то сюда бы уже ехали пять вызванных ветскорых с сиренами. А люди никому не нужны. Вы не знали?
— Да что вы такое говорите! Как такое возможно?? Они же, эти же, — я указал на толпу, — они же сами люди! И он — человек!
На этот риторический вопрос она усмехнулась и снова пожала плечами:
— Вы идите, идите, я дождусь скорую, я прослежу.
По её глазам было понятно, что таки дождётся, однозначно. Вчерашний переселенец, визитку с новым номером я ещё не отпечатал, и я написал ей на куске газеты свой номер московского мобильного и попросил позвонить мне и сказать, как всё прошло. И я был уверен, уверен, что она позвонит.
Через полчаса раздался звонок от неё: приехала скорая, забрала человека в больницу, он был живой.
— Возможно, вы его сегодня спасли, — сказал я ей. — “Кто спас одну жизнь, тот спас целый мир”.
Она промолчала на это. Скорее всего, она снова пожала плечами.
Проходя вечером мимо того места, я увидел уже почерневшее, уже раза в три большее пятно запёкшейся крови утреннего человека. Опять шла толпа москвичей, но уже в обратном направлении, к метро. Мне вдруг стало противно ехать с этими (с другими, конечно) людьми в одном вагоне: я не хотел смотреть на их лица, слышать их разговоры и смех и думать, что среди вечерних москвичей мог бы быть кто-то из утренних. Я не мог забыть (и не забыл!) тех 800-1 человек, которые прошли мимо попавшего в беду собрата, такого же homo sapiens, как и мы все.
Постоял минуту у лужи высохшей крови, осмыслил произошедшее. Почему Response Rate был не 80% а 0,13%? Почему в Москве Response Rate на человеческую беду в 639 раз ниже, чем он был бы в Брюсселе? О чём это говорит?
799 человек… Тенденция абсолютно очевидна, но где же исключения? Я не социолог, я не знаю, какую статистическую модель надо применить к моей случайной выборке: χ² распределение? Или Фишера? Или гауссовское нормальное распределение? Если нормальное, тогда в два стандартных отклонения σ вокруг математического ожидания μ попадают 95,4% выборки:
μ ± 2σ, но а как же остальные 4,6%? Вся надежда на них, точнее, на половину, на один край функции, не входящий в 95,4%. По нормальному распределению, 2,3% москвичей (а это 18 человек) должны были подойти к мужику, но подошло только 0,13% (одна из 800). Какое-то другое распределение, значит, не нормальное. Не нормальное ни в математическом, ни в человеческом смыслах.
Я потом уже снова уехал, уже навсегда, но и издалека, и в последующие мрачные годы я неизменно вспоминал эту историю на московском тротуаре и проводил прямую связь между безразличием и ужасными последствиями, которыми это безразличие неизменно отзывается безразличному обществу и безразличным индивидуумам. И эта сентябрьская 2006-го года история на московском тротуаре была одной из многих причин, почему некоторое время после описываемых событий я взял обратный билет в один конец.
В тот вечер мне не хотелось ехать с этими людьми в одном метро. Я поймал бомбилу и назвал свой адрес. Сел на заднее сиденье, расслабил галстук и погрузился в свои мысли, переваривая ту страшную статистику из невольного социологического эксперимента, свидетелем которого я стал. Лица равнодушных москвичей, огибающих окровавленного человека и берегущих свою дорогую начищенную обувь от его “заразной” крови, стояли у меня перед глазами.
У пожилого бомбилы было включено не “Радио Шансон” и не “Юмор FM”, а что-то серьёзное: какой-то мужик рассуждал об “особом пути”, “щедрости души”, “соборности” и “духовности”.
— Сделайте погромче, — попросил я водителя. — Хочу послушать. Очень интересная передача. Жизненная. Ни убавить, ни прибавить.