Lege omnia in ordine aut linguam tuam elige: Francogallica — Italiana — Batava — Persica — Ucrainica — Russica — Anglica — Illyrica
Розеттский камень
.., или История одного лингвистического детектива
В конце восьмидесятых в СССР стала появляться, робко и точечно, новая иноязычная пресса.
В обычном районном киоске я и раньше иногда покупал французскую “Humanité” (там были комиксы про Пифа), польскую “Трыбуну люду” и британскую “Morning Star” — все, разумеется, коммунистические. Киоск с прессой союзных республик на площади Свердлова мне тоже был хорошо известен: там, проходя мимо, я покупал литовские “Шлуоту” и “Тиесу”, белорусскую “Звязду”, украинскую “Радянську жiнку”, а то и что-то на языках, которых не знал, типа “Цини” или “Padomju jaunatne” на латышском: “ничего не понял, но очень интересно”!
В ста метрах оттуда, в переходе к “Проспекту Маркса”, открылся подземный киоск с прессой экзотических стран. Около этого киоска толпились китаисты, покупавшие “Жэньминь жибао”, испанисты, умолявшие о чём-то “только не кубинском, не Granma!” и прочий интересующийся другими мирами и новыми горизонтами люд.
Я протиснулся к киоску. Глаза разбегались. Посреди иероглифов, арабской вязи и какой-то неведомой клинописи взгляд остановился на газете еврейским квадратным письмом. Ух ты, что это за газета? На каком именно языке? Неужели иврит?? Идиш? Ладино? На каком??
— Откуда я знаю, — буркнула бабка-продавщица, явно ненавидевшая свой экзотический товар, — на этом, на ихнем. Не знаю я!
“Лучше бы пирожками на рынке торговала, — думала, наверное, бабка, — или дефицитом. А то сидишь тут в подземелье, как дура, торгуешь дрянью какой-то вражеской, и даже домой такой товарец не тиснуть”. Continue reading
« Sentinella »
Quando dormi sono accanto a te,
Senza fiato ti ammiro
E ascolto la bella musica:
L’armonia del tuo respiro.
La tua mano poggia sul petto mio,
Soavemente mi abbracci.
Impietrito, non oso muovermi,
Sentinella della tua pace.
Dolcemente sfioro i capelli tuoi,
La tua pelle vellutata.
Mi delizio di ogni istante con
La mia Bella Addormentata.
Ninnananna si versa dal mio cor
Sottovoce, piano piano.
Io non dormo e veglierò ancor
Baciando la seta della tua mano.
© André Kobzar, 2024
Please never use Google Translate for poetry. Use Deepl or advanced AI tools instead.
« La tua bellezza »
Dal tuo amor son stordito, distrutto.
Quando sorridi dimentico tutto.
E quando muovi con tanta finezza
Perdo la testa
☐E impazzisco
☐☐Per la tua bellezza.
Quando mi parli non capisco le parole,
Guardo il tuo viso, ma vedo il sole.
Son accecato dai sogni insani:
Vedo soltanto
☐Le tue labbra
☐☐E gli occhi castani.
Muoio vedendo questo corpo divino,
Brucio nel fuoco del tuo sguardo felino.
È una follia, una ebbrezza:
Son un ostaggio,
☐Un prigioniero
☐☐Della tua bellezza.
© André Kobzar, 2024
Please never use Google Translate for poetry. Use Deepl or advanced AI tools instead.
« Sogno di notte »
Scese la sera, scende la notte, tutto si calma.
Resto da solo, sento soltanto il mio cardiopalmo.
Dormono i laghi, montagne, vulcani, foreste, oceani.
Penso a lei, l’innamorata con gli occhi castani.
Il ciel è alto, immenso e pieno di stelle,
La notte è bella e nera come i suoi capelli.
Pensa a me? Svegliata? La vedrò? Quando?
Spero che pensi. Mi addormento e sto sognando.
Com’è? Volete che la descriva in una parola?
Non è possibile farlo purtroppo in una poesiola.
Dolce, sincera, cordiale — oh Dio! — bellissima,
Vera, profonda, sensuale — oh, è carinissima!
È una donna, ma sembra a me una… perla.
Voglio toccarla, voglio sentirla, voglio vederla.
Penso a lei, la sogno — lei soltanto.
Scende la notte. Il cuore batte. La voglio tanto!
© André Kobzar, 2024
Please never use Google Translate for poetry. Use Deepl or advanced AI tools instead.
79 квинтиллионных
На автобусной остановке “Bel-Air” есть табло с информацией о шести автобусах. Все шесть не влезают на табло, поэтому высвечиваются они по очереди: 10 секунд первые три маршрута, 10 секунд другие три, потом снова первые три и так по кругу. Какова вероятность увидеть на табло свой маршрут, подойдя к табло в случайный момент времени? 0,5 же ж, ясень пень, вероятность орла или решки. База.
Тогда почему, чёрт побери, я никогда не вижу на табло свой маршрут, а всегда вижу другие три, не мои?? Почему я каждый раз, как баран стою и жду, пока высветится табло с моим направлением? Всегда, без единого исключения! “Всегда” — это 100 раз, не меньше. Вероятность выпадения не моего табло при ста испытаниях = 0,5¹⁰⁰, т.е. 7,9⋅10⁻³¹. В минус 31-ой, собака, степени! 79 квинтиллионных — вот выпавшая мне на “Бель-Эре” вероятность!
С чем сравнить? Это почти один в один так же соотносится, как масса электрона по отношению к эталону килограмма в Париже. Ну, то есть, разумом не постичь, представить себе невозможно. Continue reading
« در دست چپ یا راست؟ »
…گل، گل، گل
:تو گل زیبایی هستی
گل بهار، گل صدبرگ، گل صبحی
…تن، تن، تن
.تنت را باز نکردی
بگو، چرا مرگم می خواهی؟
…جان، جان، جان
.جانت بسته است، حرام
بگو گلم، کلید جانت کجاست؟
من، من، من
.دنبال این کلید هستم
کجا گذاشتی: در دست چپ یا راست؟
© André Kobzar, 2023
Неважливий час
Ми так часто хочемо, щоб час йшов швидше. Щоб скоріше прийшла п’ятниця, щоб почалася відпустка, щоб настала весна. «Ось тоді-то й буде добре! — говоримо ми. — Зараз це все дурниця, це не життя, а напівжиття, ну а ось коли…». Ми хочемо “зжмакати” час, що залишається до якоїсь умовноï межi, щоб він вже швидше минув. Галопом. На прискореному перемотуванні. Ми не насолоджуємося “неважливим” часом, не живемо в ньому, не смакуємо його.
А потім ми озираємося назад і журимося: «Ось вже рік, два, п’ять минули, а я й не відчув. Чому ж час так швидко летить?» — щиро дивуємося ми.
Так, може, він і тому так швидко летить, що ми його не цінуємо. Не цінуємо унікальні дні й хвилини, які вже ніколи не повторяться. Не цінуємо звичайний огидний осінній вечір, який вже ніколи не повернеться. Не цінуємо сірий похмурий ранок понеділка, якого вже не буде ніколи. Чуєте — ні–ко–ли.
Называя тебя папой
На безлюдной парковке в израильской Кейсарии, прямо на земле, в пыли лежал новенький мобильный телефон. Это был первый и последний случай в жизни, когда я что-то нашёл, а не потерял. Вокруг ни души. Где бюро находок, непонятно. Полиции нет. А дети маленькие, устали и проголодались — надо возвращаться в Тель-Авив, в гостиницу.
Этот навороченный для досмартфоновской эпохи телефон был включён. Находка явно принадлежала женщине, притом матери: на заставке было фото детей, да и оформлен телефон был в девчачьем стиле. Меню было на иврите. Я ткнул в “Адресную книгу”, и мне выпал список контактов. “Надо кому-то позвонить из списка, — подумал я, — и сказать, чтобы забрали телефон”. Совать свой нос в переписку, в телефон, вообще в личное пространство других людей — это отвратительно, это мерзко и грязно, но выхода у меня не было — телефон надо было вернуть хозяйке.
Песнь песней царя Соломона
Вот живёт себе человек, всё ровно. Быт налажен. Храм построил, дворец достраивает, дом полная чаша. Под ногами Ровоамчик бегает и две милые дочурки в куклы играют. И жизнь насыщенная: с мятежниками разобраться, качество кедра из доставки проверить, на кредиторов городá переоформить. С утра суд провести, после обеда с царицей Савской ребусы поразгадывать, вечерком мудрости позаписывать. И, кстати, псалмы кто сочинять будет — Пушкин? Плотный график, в общем, у человека.
А во дворце 700 наложниц и 300 жён (в чём, кстати, разница?). Тысяча женщин, короче. Чтобы с каждой из них поужинать, 2 года и 9 месяцев надо, и это без выходных и праздничных дней. А если суббота выходной, то больше трёх лет! Поговорил с одной, забыл про 999 других.
— Ты, Роза, подкладывай хумус-то себе, — говорит, к примеру, Соломон своей 883-ей жене за ужином. — И рибку бери. Поухаживать за тобой? Ливанский хумус, свежайший. Только с ринка.
— Я не Роза, я Фамарь.
— Конечно, Фамарь, конечно, — не подаёт виду царь.
А сам думает: “Упс… А Роза тогда хто?” Continue reading
Nu — een foxterriër
? klikbaar
Vroeger — een classy uitzicht, sober verheven lettertype, mooie afbeeldingen van de stadhuizen van de provinciehoofdsteden.
Nu — een mini-stripboek, een primitief kinderlijk lettertype, de Kiekeboes, Suske en Wiske. En niets anders.
Vroeger diende het bouwkundige patrimonium als het symbool van ons land. Nu — een foxterriër.
Van motief veranderen? Akkoord, maar… wat vertegenwoordigt België het best? Wat is het beste voorbeeld van het nationale erfgoed? Niet in de ogen van de anderen, maar voor onszelf?
De Koning, dacht ik. De koninklijke familie, dacht ik. De voormalige koningen vanaf Leopold I. De kunstenaars? De schilders (Rubens, van Dyck, van Eyck, Bruegel, Ensor) of hun werken? De schrijvers (De Coster met Tijl Uilenspiegel, Maeterlinck,..)? Jacques Brel? Victor Horta? Onze mooie steden met hun kathedralen? Typische huizen? Monumentale belforten? Gezellige begijnhoven? Kastelen? De Grote Markt van Brussel? Het Justitiepaleis? De Citadel van Namen? Brugge en andere mooie steden? Het carnaval van Binche? Wafels? Bier? Chocolade? Frieten?
Nee. Blijkbaar, vanaf nu een hond en de raket van Kuifje… ↓
«Il y a une association entre la liberté d’expression et la liberté de penser»
«Nous allons vers des temps d’affadissement de la parole et donc d’affadissement de la pensée»
«On peut plus dire à une femme qu’elle est belle parce que c’est la réduire à son apparence alors qu’il faut la rassurer sur le fait qu’elle a une âme»
«La mémoire elle-même est aujourd’hui un péché originel»
«Soyez attendris par les temps qui nous menacent»
Orateur: Maître Marc Bonnant, membre du Jury de la Finale du Concours romand d’éloquence 2023.
Université de Genève, Faculté de droit, le 20 avril 2023
Source originale et intégrale: https://youtu.be/SlZaogyEM1c
Compilation et sauvegarde: André Kobzar
Отцу на работу
☎️ В безжалостном к частной жизни человека Советском Союзе была такая кара для проштрафившихся школьников — “звонить отцу на работу”. В этой фразе было страшно всё: “звонить” — нечто канцелярское, с пронзительным звуком телефона и казённостью обстановки; “отцу” — не доброй матери, а злому отцу; “на работу” — в Святая святых советского человека: на Ра-бо-ту. И такой звонок на работу предполагал не разговор со злым отцом (его банально можно было вызвать в школу), а с ещё более злым начальником отца, а это в сто раз страшнее. Хуже такого звонка было только исключение из школы или смерть. В общем, это был край.
— Ну всё, ребята, я пропала, — прямо с порога выдохнула моя коллега Клавдия Петровна, зайдя утром в отдел. — Что делать, не знаю.
Параллельно с учёбой в МИУ я работал в конструкторском отделе проектного института ГипроНИИ на улице Генерала Белова. На бумаге работал чертёжником (при полном неумении чертить что-либо, кроме прямой линии), а в реальности грузчиком, курьером, преподавателем английского для начинающих, первооткрывателем единственного на этаж компьютера, а также, благодаря умению держать язык за зубами, агентом по особым поручениям: личным и очень личным типа покупки и доставки цветов дамам сердца. Я был кем-то средним между Фигаро, Швейком и шахназаровским курьером Иваном. Работа в режимном институте приносила не только приличные деньги для студента, но и регулярные продуктовые заказы, что в голодном социалистическом 1990-м было поважнее бумажных рублей-фантиков.
— Что случилось, Клавдия Петровна? — обступили мы коллегу. Continue reading